Пятнадцать лет назад, в канун 65-летия Великой Победы скоропостижно скончался Олег Александрович Балашов.

Полковник Балашов принадлежал к той славной плеяде ветеранов «Альфы», которые закладывали традиции этого легендарного спецподразделения. Он — участник штурма дворца Амина, кавалер двух орденов Красной Звезды, «Почетный сотрудник госбезопасности».

ЗВЁЗДЫ БАЛАШОВА. ШЛЕМ СПАС ЕГО ОТ СМЕРТЕЛЬНОГО РАНЕНИЯ.

Родился Олег Александрович 18 декабря 1945-го. Коренной москвич. Мама трудилась на оборонном заводе «Знамя революции» фрезеровщицей. Была награждена медалью «За оборону Москвы».

Его поколение, которое вступило в жизнь сразу после войны, не успело попасть на фронт. В то же время война была еще свежа в народной памяти.

— Мы росли с осознанием того, — рассказывал Олег Александрович, — что каждый из нас должен будет, когда станет взрослым, заступить на стражу нашей Родины и очень хотели быть похожими на героев — и на тех, кого видели в кино, и на тех, кто жил рядом, по соседству.

Свой трудовой путь Олег Балашов начал в пятнадцатилетнем возрасте, поступив в 1961 году учеником токаря на завод «Знамя революции».

— Поскольку маме было тяжело, а нас было еще двое в семье (брат старший у меня, он стал подводником, капитаном первого ранга), то я пошел на завод. В пятнадцать лет. И там же продолжил учиться в школе рабочей молодежи.

С 1964-го по 1967-й год Балашов служил в рядах Советской Армии. Окончил учебное подразделение на ракетном полигоне Капустин Яр — школа по подготовке младших специалистов для ракетных площадок. Затем был направлен в Нижний Тагил.

Старший сержант, командир взвода…

После демобилизации Олег Александрович вернулся на свой завод. Работал токарем в составе экспериментальной группы, был комсомольским активистом.

«АРТИСТЫ» КГБ

В 1967 году Балашова неожиданно вызвали повесткой в военкомат. После обстоятельной и долгой беседы в одном из кабинетов предложили работать в КГБ СССР. Тогда это считалось особой честью.

Балашова некоторое время продержали в коридоре, а затем пригласили в кабинет. В нем сидели двое товарищей в штатском. «Олег Александрович, как вам не стыдно?» — «За что стыдно?» — «Такой перспективный молодой человек и закапываете свой талант в землю, работаете на заводе». Не зная, что ответить, Балашов молчал. «А не хотели бы приносить пользу Родине и заниматься интересным делом?» — «Хотел бы». — «Так идите работать к нам, в Комитет государственной безопасности».

— О предстоящей работе я не имел представления, — рассказывал потом Олег Александрович в рамках проекта «Живая история «Альфы»», — да и знакомых у меня в КГБ не было. Однако я с детства увлекался фантастикой и приключениями, в том числе литературой о разведчиках. Одним словом, тема эта меня очень интересовала. Поэтому я и дал согласие на работу в Комитете госбезопасности.

В течение года Балашов проходил медицинские комиссии, проверки и только после этого был зачислен в Седьмое управление КГБ, занимавшееся наружным наблюдением.

— Работа была очень интересная, но специфическая. На тот период нашими основными врагами были американцы. По французам или немцам тоже была своя специфика. С того времени я знаю все гостиницы Москвы и культурные учреждения столицы. Зарубежные туристические группы приезжали недели на две. В программу обязательно включалось посещение Большого театра, Третьяковской галереи и, естественно, статусных ресторанов.

В ресторан, как правило, ты идешь с девушкой, чтобы не привлекать внимание объекта. «Туристы» порой встречались с агентами, и эти связи мы отслеживали и фиксировали. С нашей стороны это была игра, как в театре. Идешь за человеком, а тебе надо как-то себя залегендировать — что ты, к примеру, тоже живешь в этом подъезде. Сидит, предположим, бабушка на скамейке, а у нее кошка на руках. Были случаи, подходишь, кошку забираешь и идешь за объектом. Если действуешь с напарницей, то приходилось и целоваться, изображая влюбленную пару. Да многое что приходилось делать! Сотрудник «семерки» должен быть в своем роде артистом, при этом контролировать ситуацию вокруг себя и не создавать у объекта подозрений, что именно ты осуществляешь наружное наблюдение, — говорил Олег Александрович.

Следует отметить, что Седьмое управление КГБ, в котором до 1991 года будет действовать Группа «А», по праву считалось оперативно-боевым. Возникавшие нештатные ситуации заставляли «пахарей контрразведки» действовать нестандартно, а зачастую и рисковать своей жизнью.

К слову, школу «семерки» прошли многие будущие сотрудники Группы «А».

РАБОТА ПО СОЛЖЕНИЦЫНУ

Особо в послужном списке полковника Балашова стоит работа по Александру Солженицыну. До его высылки в 1973 году. Практически он находился под плотным контролем госбезопасности — отслеживались связи, контакты… Короче, все, что могло представлять интерес. Такова специфика наружного наблюдения. Одна из главных задач — установить, где находится архив Солженицына.

В процессе плотного наблюдения часто приходится погружаться в личную жизнь другого человека. По словам Олега Александровича, всегда нужно держать дистанцию. Не смаковать подробностей, которые тебе становятся известными по роду службы.

Также полковник Балашов принимал участие в аресте Солженицына и высылке его из страны. Поводом для этой акции явился выход за границей книги «Архипелаг ГУЛАГ», в которой содержалось как много правдивой, так и откровенно недостоверной и неточной информации. В руководстве страны были разные суждения… В итоге сажать Солженицына в тюрьму или отправлять в лагерь не стали. Хотя академика Сахарова потом выслали в Нижний Новгород. Но это уже другая история.

События развивались в Москве 12 февраля 1973 года в районе улицы Горького — Козицкий переулок, дом два, квартира №169. Жилплощадь тещи и новой жены, Светловых.

— Мы знали, что Александр Исаевич приехал из Переделкино в Москву… Светловы жили на первом этаже… цокольный такой этаж, высокий. Один человек направился в квартиру, как сейчас помню — Балашов Николай Петрович, сотрудник третьего отдела. Шел под видом прокурорского работника. Дверь открыла теща, мать Натальи Дмитриевны Солженицыной. Наш сотрудник объяснил, кто он такой — дескать, работник прокуратуры. Так, мол, и так. Теща попыталась захлопнуть дверь, но Николай заклинил дверь ногой, и мы проникли в квартиру. Каждый знал свое место, мы действовали согласно разработанному плану.

Нас особо предупредили, что любые попытки совершить суицид должны быть пресечены. Поэтому мы, страхуясь, заблокировали доступ к колюще-режущим инструментам. В коридоре Солженицыну представитель Генеральной прокуратуры СССР зачитал документ о его принудительном приводе.

Женщины кричали, а Солженицын, когда понял ситуацию, под нашим контролем ушел в библиотеку и стал собираться. Переоделся полностью в «форму зека», она у него была заранее подготовлена на такой случай — черная шапка, телогрейка и рюкзак со всем необходимым в заключении. Все чистенько, опрятно. Мы ничего не обыскивали, не досматривали. «Вы готовы?» — «Да!»

Вышли, усадили его в автомобиль, подогнанный к подъезду. Двое из нас сели с ним, впереди разместился сотрудник Пятого управления КГБ. Ехали двумя машинами. Когда мы начали движение по улицам Москвы и проехали мимо Петровки, то Солженицын говорит: «А прокуратура находится в другом месте. Куда мы едем?» Ему объяснили: «Когда приедете, то увидите, куда вас привезли». Видимо, Москву Александр Исаевич хорошо знал. Когда увидел, что мы едем по Садовому кольцу, потом уходим в Лефортово, то все понял.

Там, в Лефортово, ему объявили: «Вы задерживаетесь по таким-то и таким-то причинам». Пришел охранник и проводил его в камеру. Мы же приехали в отдел, доложили все, как было. Нам сказали: «Ребята, готовьтесь, завтра в десять утра вы будете его забирать из «Лефортово» и далее в «Шереметьево» — на вылет».

Как и было предписано, утром 13 февраля мы прибыли в «Лефортово». Увидели, что Солженицына переодели в очень красивую, модную и хорошую одежду. Все по размеру. Но переодели еще вечером. А ночевал он в камере в пальто, видимо? Холодно было или что еще, не знаю. Пальто, во всяком случае, у него оказалось в комочках ваты. По пути Солженицын эту вату с себя все время снимал.

Когда мы появились в аэропорту «Шереметьево» и погрузились на борт лайнера, тут он только первый вопрос и задал: «Куда меня везут?» — «Александр Исаевич, прилетим — увидите!» Ему уже зачитали решение Президиума Верхового Совета СССР, что он лишается гражданства и выдворяется за пределы Союза.

Вел себя Александр Исаевич очень спокойно, тщательно изучал каждого, кто его сопровождал. Нас собственно из группы антитеррора, задействованных в этом непрофильном мероприятии, было четверо. Также были представители Второго и Пятого управлений, врачи, — отмечал полковник Балашов.

В книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын потом напишет о них так: «Я оглядываю внимательно нового соседа: какой, однако, убийца. Внимательно остальных. Да их тут трое-четверо таких, почти несомненно, что уже убивали, а если какой еще упустил — то готов отличиться сегодня же».

Полковник Балашов относился к этой оценке своей персоны с юмором. Да и каждый зачастую видит то, что хочет видеть.

— Во время перелета мы дали Солженицыну еду в пластиковой посуде, включая вилку и ножик — чтобы он, не дай-то Бог, с собой что-нибудь не сотворил, не порезался. Перестраховка? Да, но нужно было исключить любую случайность и доставить его к месту в целости и сохранности.

Когда Солженицын увидел, что подлетаем, а на здании аэропорта большими буквами написано: «Frankfurt am Main», то Александр Исаевич говорит: «Так у меня ж даже денег нет!» Ему выдали пятьсот марок, хотя он к тому времени был лауреатом Нобелевской премии и имел счета в заграничных банках. Спрашивает: «Кому я буду должен?» — «Никому».

Дальше мы, двое сотрудников КГБ, сопроводили Солженицына по трапу и передали на руки принимающей стороне. Кстати, наш самолет, как только он встал на стоянку, тут же был блокирован со всех сторон вооруженными людьми. Видимо, «на всякий случай». Примечательно, но во Франкфурте-на-Майне в тот день была забастовка персонала аэропорта, и летчики сами разгружали чемоданы, другие грузы и так далее. Для нас это было все необычно.

Передали Солженицына, и он сел в один из двух черных «Мерседесов». Тогда же подъехали представители нашего МИДа. Они вошли в салон самолета и поблагодарили за то, что все прошло нормально, без эксцессов. В тот же день, ближе к вечеру, мы вылетели в Москву. В «Шереметьево» нас уже встречали руководители Пятого и Седьмого управлений КГБ, — вспоминал Олег Александрович.

С РИСКОМ ДЛЯ ЖИЗНИ

После трагедии на Мюнхенской Олимпиаде в 1972 году, когда арабские террористы взяли в заложники, а потом убили членов сборной команды Израиля, Олега Александровича включили в группу, созданную на базе 3-го отдела. Группа состояла из десяти человек. Ее готовили к Всемирным играм в Москве, проведенным осенью 1974-го. Готовили, конечно, не как в последующем, но очень серьезно — активная физическая и психологическая подготовка. С сотрудниками занимался Дмитрий Александрович Леденёв.

Это был некий прообраз Группы «А». Некоторые из того состава оказались вскоре в составе подразделения — тот же Леденёв или будущий президент Международной Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа» Сергей Гончаров.

В 1976 году Олег Балашов окончил Высшую школу КГБ СССР по специальности «юрист». А через два года был зачислен в Группу «А». Когда стало ясно, что подразделение слишком мало, а теракты в мире происходят все чаще, «Альфа» была увеличена практически в два раза.

22 февраля 1978 года Балашов был зачислен в его состав руководителем одного из отделений.

— Произошло это благодаря счастливому стечению обстоятельств — познакомился с командиром Группы «А» Зайцевым Геннадием Николаевичем. Кадровик, деливший со мной кабинет, предложил ему мою кандидатуру. Тщательно изучив личное дело и характеристику, Зайцев принял положительное решение. Особо предупредил, что предстоящая работа будет связана с риском для жизни.

Не скрою, к нам, новичкам, старожилы отнеслись настороженно, хотя неплохо знали нас до этого. Ведь в таких командах, как «Альфа», командир отделения и его заместитель, помимо способностей руководителя, должны, как минимум, не уступать своим бойцам по основным видам боевой подготовки. Иначе их просто не будут в должной мере уважать, не рискнут доверить свою жизнь их приказам. И дело тут не в банальном самоутверждении и соперничестве, а в том, что командир отделения в «Альфе» должен одновременно держать под контролем общую обстановку, координировать действия с другими отделениями, управлять подчиненными. Ну, а также нести на себе такую же, если не более тяжелую, боевую работу, какую несут его бойцы. (К его заместителю все это тоже относится.)

Так что закрепиться на такой должности, откровенно скажу, мне было не так-то просто. Но когда «ветераны» увидели, что мы практически ни в чем им не уступаем — по крайней мере, в вопросах подготовки, — стали нам доверять. Надеюсь, что я оправдал высокое доверие, оказанное Геннадием Николаевичем, как и доверие со стороны своих боевых товарищей. За весь срок службы ни один из моих бойцов не погиб.

Я не пытался соревноваться с Лопановым Александром Михайловичем в гонках на лыжах. Потому что знал, что он сильнее меня. Но что касается стрельбы или плавания — тут я на уровне, а где-то даже выступал лучше ребят. Особенно в споре с Николаем Васильевичем Берлевым, сотрудником моего отделения. Он всегда со мной азартно сражался в стрельбе. На тот период это как-то просто решалось среди нас. Ставим в качестве приза банку томатного или яблочного сока. Естественно, ни о какой водке не могло быть и речи. И начинаем стрелять из пистолета Макарова. Борьба была у нас с Берлевым на равных, но порой я ему никогда не уступал. Естественно, призовая банка делилась на всех, сок разливали, выпивали и радовались жизни.

…Все методики и упражнения разрабатывались в Группе «А» с нуля. На тот момент во всем мире вообще не существовало отработанных и доказавших свою эффективность систем подготовки бойцов антитеррора. Образно говоря, в подполье готовить террористов уже научились, а вот методы противодействия им еще пребывали в «младенческом» состоянии. Плюс фактор «железного занавеса». От его существования для бойцов антитеррора была как польза, так и вред.

Польза заключалась в том, что терроризм в СССР, вплоть до перестройки, оставался явлением не уникальным, но все-таки достаточно редким. На преступления шли одиночки. Не существовало террористического подполья. А вред был в том, что самим фактом существования «железного занавеса» сотрудники Группы изначально были поставлены в «тепличные» условия по сравнению с западными коллегами. Ну, а о том, чтобы обмениваться опытом, устраивать совместные учения, не могли и мечтать. Поэтому опыт «Альфы» уникален. И Олег Александрович был рад тому, что смог внести в это важное дело свою посильную лепту.

— Несмотря на правильный отбор кадров, я считаю чудом, что в нашем подразделении собрались такие замечательные люди, образовавшие уникальный коллектив, — отмечал Олег Александрович. — И те традиции, которые были заложены тогда, сохраняются в «Альфе» и по сей день. Именно благодаря этим традициям и тому духу, подразделение по сей день, несмотря на многократно более тяжелые вызовы времени и жесточайшую конкуренцию, остается одним из лучших в мире.

АФГАН. ПЕРВЫЙ ЗАХОД

Считается, что война в Афганистане началась с ввода советских войск в декабре 1979 года. Но ему предшествовал целый ряд драматических событий — свержение и убийство по приказу Амина президента ДРА и главы Народно-демократической партии Тараки, вооруженные выступления против режима.

Первая командировка «Альфы» в Афган приходится на весну 1979 года. Небольшая группа была направлена сюда под началом Олега Балашова. Сотрудники спецназа обеспечивали безопасность советского посла А. М. Пузанова и его семьи, представителя КГБ СССР генерал-лейтенанта Б. С. Иванова, а также военных советников в нескольких провинциях ДРА: Гардезе, Мазари-Шарифе, Герате, Джелалабаде и Кандагаре.

Рассказывает кавалер ордена Красного Знамени майор Николай Берлев:

— Когда посол Александр Михайлович Пузанов приезжал в резиденции Тараки и Амина, мы вместе с Балашовым дежурили у дверей, за которыми шли переговоры. За те три месяца, что мы провели в Афганистане, я немного узнал эту очень сложную и самобытную страну, ее специфику и особенности. Кстати, посол наш был дуайеном — старшим (по количеству лет пребывания в стране) среди дипломатического корпуса в Кабуле, а потому нам с Олегом Александровичем приходилось сопровождать его на различные официальные приемы иногда по два, а то и по три раза в день. Очень плотный, насыщенный был график.

Однажды мы возвращались после встречи с главой представительства компании «Кока-Кола». По дороге нас заблокировали — собралась большая, агрессивно настроенная толпа. Олег Балашов находился в «Мерседесе», с послом. Я — следом на машине прикрытия, это была «Волга». Провокаторы нас ждали. И когда мы появились, то они стали кидаться на машины, лупили по ним металлическими предметами. Мы действовали жестко и решительно. Может, кого и задели капотом или крылом. Не до сантиментов было. Короче, вырвались.

В посольстве, с которым связались, нас уже ждали — ворота были открыты. Пузанов пригласил нас к себе и разлил по рюмкам, как сейчас помню, «Рижский бальзам»: себе чуть-чуть, нам больше. Выпили за то, что все так благополучно получилось.

Ближе к вечеру отправились на прием в посольство ФРГ. Между тем, информация о нападении на советского посла уже распространилась по Кабулу. Как всегда, сработал эффект испорченного телефона: Пузанов ранен или… убит. Когда мы с небольшим опозданием подъехали, то нас встретили явно взволнованные дипломаты, ходившие взад-вперед. Увидев Пузанова в добром здравии, они явно были удивлены. Александр Михайлович спокойно поздоровался со всеми — ни один мускул не дрогнул на его лице, о том, что произошло утром, он не обмолвился ни словом.

Во время раута мы находились недалеко от Пузанова. Нас он представил как своих помощников. В какой-то момент к нашему столику подошел итальянский посол: «Хочу выпить за смелых и умных ребят, — сказал он, проницательно глядя на нас. — У американцев много шума, а президентов и послов убивают». И потом подарил итальянского вина, — завершает рассказ Николай Берлев.

Особенно пришлось хлебнуть лиха «альфовцам» в провинции Герат, где разразился кровавый антиправительственный мятеж — там были разграблены военные склады с оружием и боеприпасами, шли погромы государственных и партийных органов, убийства функционеров.

К счастью, обошлось без потерь, и в мае того же года группа Балашова вернулась в Москву.

ЛАВИНА ОГНЯ

В декабре по приказу Председателя КГБ Юрия Андропова сотрудники подразделения были направлены в Афганистан: группа Шергина-Изотова, обеспечивавшая личную безопасность будущих руководителей ДРА и НДПА, и бойцы «Грома», которых задействовали при штурме дворца Тадж-Бек (операция «Шторм-333») и ряда ключевых объектов афганской столицы.

Командиром «Грома» был майор Михаил Романов — заместитель командира Группы «А».

— Нас вызвали по тревоге и, даже не упоминая о месте проведения операции, сказали, что мы направляемся в командировку, — вспоминал полковник Балашов. — Боекомплект у нас всегда был с собой, каких-то специальных видов вооружения мы не брали. Уже там, непосредственно в Афганистане, нам поставили задачу. Штурм дворца Амина стал для меня первой боевой операцией. Поскольку я хорошо знал Кабул, то был назначен заместителем к Романову и ехал в головной БМП. С нами был будущий министр обороны Аслам Ватанджар. Очень серьезная задача, очень тяжелые условия…

Во время совещания в штабе операции встал вопрос, кто будет в первой БМП. Мы не знали наверняка, какой по нам будет открыт огонь — из какого оружия и какой плотности. Поэтому договорились: если на серпантине, огибающем Тадж-Бек, подбивают первую машину (как впоследствии и произошло), то после того, как экипаж ее покинет, БМП сбрасывается со склона. Иначе встанет вся колонна. Ее уничтожат как в тире.

Лавина огня, направленного против тебя — такое, как вы понимаете, не забывается. Плотность и ожесточенность огня были такие, что сразу стало ясно: всей группе к объекту не прорваться. Решили пробиваться волнами — первые проходят, сколько смогут, прокладывая дорогу остальным, за ними идет вторая группа, за второй, под ее прикрытием — третья, а оставшиеся в живых выполняют конечную задачу… Так, собственно, и получилось, двое наших все-таки дошли до цели — мой заместитель, майор Виктор Карпухин, ставший Героем Советского Союза, и еще один офицер.

Установка былая такая: в случае поражения нашей головной БМП экипаж должен был быстро десантироваться, а сама машина сброшена с дороги, чтобы освободить путь колонне. Находясь в БМП, мы были готовы в любой момент открыть люки, чтобы вовремя покинуть машину. Пробив шлагбаум возле КПП, мы оказались на площадке перед Тадж-Беком, вот тут нас и подбили. Подумалось даже, что это по нам саданули из «Шилки» — многоствольной зенитной установки. Машина встала, задымилась. Помню крик командира БМП (он был из «мусульманского» батальона ГРУ), ему осколок попал в бедро.

Выскочили из машины и укрылись за кучами кирпича. Алексей Баев занял позицию с пулеметом, Володя Федосеев зашел за БМП и открыл огонь из снайперской винтовки. Я рядом с ним залег. Когда Баев был тяжело ранен, мы перенесли его в КПП и положили на кровать, а сами продолжили бой.

Упомянутый ветеран Группы «А» Владимир Федосеев так описывает, что творилось в этот момент на подступах к Тадж-Беку: «Только мы начали движение, не проехали, наверное, и десяти метров, как со стороны дворца был открыт огонь. Нашу БМП подбили. Проезд был настолько узок, что две легковые машины с трудом расходились, а боевые машины вообще не могли разъехаться. Машина начала кружиться, командир БМП закричал, у него от брони осколок попал в бедро. Когда водитель пытался вылезти из машины, его сразу же убило.

Наступила пауза, какая-то мертвая тишина. Я повернулся к Балашову и сказал: «Олег! Это железный гроб, надо выпрыгивать». А он говорит мне: «Куда, мол? Команды нет». Я говорю: «Какая команда может быть? Сейчас еще один выстрел, и мы покойники, или мы еще чего-то сможем сделать. Открывай люки».

Выскочили из машины. Баев сразу же занял позицию с пулеметом, я зашел за БМП и открыл огонь из винтовки. Балашов тут же рядом со мной залег. После этого вторая граната попала в нашу машину, и она начала дымиться. С нами был еще переводчик. Его убило в первую секунду, когда он пытался вылезти из машины через верхний люк».

В книге Ю. Дроздова и В. Курилова «Шторм-333» (воспоминания участников штурма дворца) о Балашове есть такие слова: «Левее тоже непрерывно бил пулемет. Я оглянулся: в отблеске яркого пламени от горящей будки прямо на открытом месте, на виду у всех стоял на одном колене какой-то боец из Группы «А» и как в тире, короткими очередями бил по окнам дворца. На нем была огромная округлая каска с забралом и какой-то чудной формы бронежилет с высоким, как у свитера, воротом. На триплексе забрала отражались блики огня. Как потом, уже в госпитале, выяснилось, это был Олег Балашов».

Во время боя жизнь Олегу Александровичу спас шлем PSH-77 швейцарского производства фирмы ТIG — с титановым забралом и бронестеклом. По форме и содержанию он напоминал мотоциклетный защитный шлем полиции тех лет от фирм Römer и Schuberth.

Вопреки расхожему мнению, при штурме дворца Тадж-Бек на бойцах «Грома» были обычные армейские каски. «Тигов» было всего несколько единиц. Но и эти несколько шлемов показали себя с лучшей стороны.

…Пуля от АКМ калибра 7,62 попала точно в плечевой шов кевлара, скользнула по лопатке Балашова, «облизнув» сердце, срикошетила от наспинных пластин бронежилета и вышла между ребер наружу.

Ну, а шлем… первая пуля угодила непосредственно в переносицу, но триплекс «сферы» выдержал этот удар. Вторая — в левую часть шлема, оставив вмятину размером примерно с фалангу указательного пальца...

Скончался Олег Александрович 10 мая 2010 года. Траурная церемония прошла 12 мая в Ритуальном зале ФСБ на Пехотной улице: на прощании присутствовали почти все ветераны первых призывов и участники штурма дворца Амина. Там же состоялось отпевание. Полковник Балашов был похоронен на Митинском кладбище с отданием воинских почестей.

Светлая память о Олеге Александровиче навсегда останется в наших сердцах!

Автор: Ольга Егорова.